себе отчета в том, что Россия в результате коммунистического господства почти уничтожена, разорена, доведена до вырождения, и их самореализация – лишь маскировка или даже подталкивание в пропасть своего народа и своей страны.

С большинством диссидентов, в отличие от «Гласности», КГБ не боролся, более того, внушал им, чудовищно наивным, вполне успешно, что это именно они победили, и они послушно шли за Ельциным, а потом за Гайдаром к гибели всего того, что в либеральные 1988–1991 годы было создано; к полному уничтожению зачатков русской свободы и демократии; к новым чудовищным, сперва вполне ими одобряемым (из «высших политических соображений») преступлениям и окончательному вырождению страны. И я понимал, что меня никто не будет слушать, что я остаюсь практически в одиночестве, в изоляции со стороны многих еще недавно мне близких и высоко мной ценимых людей.

Ну да что теперь говорить об этом… У диссидентов и демократов теперь был свой, ведомый КГБ вождь – Ельцин, и это была очень спокойная и удобная для них позиция. А на что-то можно было закрыть глаза.

Восемнадцатого августа мы праздновали свадьбу Виталия Мамедова, женившегося на сестре Димы Востокова – тогда он и пришел в «Гласность». Происходил торжественный ужин за несколькими столиками в ресторане «Олимпийский» на проспекте Мира и закончился с закрытием ресторана часов в двенадцать. Мы с Димой Востоковым ехали ко мне домой (в это время офис «ЕГ» был в квартире над нами) вместе с молодоженами, жившими неподалеку. За нами неотступно следовал вишневый «Жигуленок» с привычными четырьмя «топтунами». Я показал на них Диме Востокову в дороге. Когда мы подъехали к дому, вишневый остановился рядом.

В пять часов утра меня разбудил звонок из Парижа (телефон я не выключал никогда). Там, за два часа до объявления в Москве, уже было сообщение о введении военного положения и переходе власти в руки ГКЧП. Стараясь никого не разбудить, вышел на улицу. Из приоткрытых окон «Жигуленка» раздавался шумный храп почему-то очень мощных, с трудом помещавшихся в маленькой машине «топтунов». Потом выяснилось, что я входил в небольшой список (человек тридцать) людей, которых ГКЧП собирался арестовать сразу же после объявления военного положения. Но эти пока спали. Наблюдатели в соседнем доме, очевидно, тоже еще не проснулись – оттуда никто за мной не вышел. На всякий случай я нашел телефон-автомат подальше, не видный из наших домов, чтобы не включили прослушку, и позвонил Полторанину – тогда еще редактору «Московской правды» и самому деятельному борцу за победу Ельцина. Полторанин уже не спал, все знал, тут же спросил, могу ли я поговорить с послом США о создании нового правительства, после чего сказал, что все собираются в Белом доме.

Сперва людей там было немного – я встретил Илью Заславского, который увел меня в обширный кабинет Красавченко, он и стал нашим (и еще пары человек) жилищем на ближайшие двое суток. Сам хозяин кабинета появился очень ненадолго, потом и вовсе скрылся – кто-то мне сказал, что улетел в Куйбышев проверять готовность сталинского бункера.

В полуподвальном этаже, где монтировали автономный радиопередатчик, встретил Силаева. Рассказал ему о подброшенных в «Гласность» компрометирующих его материалах, Силаев слушал рассеяно – было видно, что сейчас ему не до того. Отец Глеб Якунин с таинственным видом увел меня в туалет, объяснил, что стена американского посольства совсем рядом, нужно ее перелезть и создавать «правительство в изгнании». «Белый дом» – здание правительства Российской Федерации – естественно, был заполнен сторонниками Ельцина. Мне была омерзительна команда ГКЧП, но и к сторонникам Ельцина я относился уже очень сдержанно, а потому чувствовал себя посторонним среди в общем-то знакомых людей. Могу только радоваться, что среди насельников Белого дома в те дни мне единственному не дали за это медали.

В ночь ожидали штурм. Все спрятались в подвалах или в комнатах боковых флигелей (Полторанин очень забавно это описывает), только мы с корреспонденткой «Ассошиэйтед пресс» (женщина была много храбрее мужчин) ходили от колонны к колонне темного первого этажа. Изредка попадались два-три вооруженных человека, но в целом Белый дом защищаться не обирался и если бы не «живое кольцо» вокруг, был бы без труда взят – может быть, с парой выстрелов. Но штурма не было, и на следующий день стало повеселее.

Белый дом бы переполнен журналистами, все оживленно передавали сообщения по всему миру. Мне пару раз удалось связаться с «Гласностью». Виктор Васильевич героически организовал три или четыре сводки новостей за день и при этом тайком перепрятывал наше имущество – ожидали очередного разгрома. «Жигуленок» с «топтунами» по-прежнему стоял у подъезда, но никаких действий они не производили – может быть, ждали меня (несколько других людей из этого списка были в то утро арестованы), а может быть, не получили приказа.

Днем можно было выйти к «живому кольцу» (меня впускали назад) – вечером люди жгли костры и были очень напряжены, сейчас, пережив ночь, все были гораздо веселее, хотя и посматривали с опаской то на Москву-реку, по которой подходили какие-то катера и баржи, то на мост, откуда ожидали новые танковые соединения – говорили, что по Кутузовскому проспекту идет колона. Днем с Митей Чегодаевым – заместителем Заславского – удалось даже съездить на машине к Моссовету, где шел непрекращающийся митинг протеста. Известно было и о первых погибших – танки генерала Лебедя раздавили трех юношей, легших посреди Садового в надежде, что танки остановятся. Это были такие же честные и восторженные мальчишки, как и те, что работали в журнале «Гласность», пытались распространять его на улицах.

На третий день тысячи, если не десятки тысяч митингующих у Моссовета ринулись на Лубянскую площадь громить ненавистный Комитет государственной безопасности. Митя Чегодаев рассказы-вал мне, что ему с трудом удалось найти машину с подъемным краном и отвлечь людей на свержение памятника Дзержинскому. Кто-то из генералов КГБ, может быть, Михайлов, может быть, Кондауров или Кабаладзе после моей статьи в «Известиях», где речь шла о близкой возможности зверского над ними самосуда, встретив меня, сказал:

– А вы зря так о нас волнуетесь, Сергей Иванович. У нас было достаточно оружия.

В этом никто не сомневался. Впрочем, в пятьдесят третьем году были и дивизии КГБ, а разбежались как крысы. Тем не менее Шебаршин, на два дня сменивший Крючкова в руководстве КГБ посоветовал, по его же воспоминаниям, преданному главе «Штази» Маркусу Вольфу уехать из СССР, пока все так тревожно.

Меня в этот день внезапно бросилась обнимать Фатима Салказанова – корреспондент Парижского бюро Радио Свобода, незадолго до этого взявшая у меня (и не